Представьте, что реинкарнация и впрямь существует. Это не вопрос веры, это данность. А теперь представьте, что можете проследовать за одной из душ через все ее перерождения. С 1-го года нашей эры до года 2080-го. Достаточно скоро выяснится, что эта душа обречена проживать один и тот же жизненный сценарий. Не важно время, не важно место, все будет повторяться и повторяться: суровый отец, добрая мать, грубый старший брат, властная сестра, увлечение искусством, первое убийство, трагически закончившийся первый брак и так далее, и так далее, и так далее. Хоть в Древнем Риме, хоть в средневековой Европе, хоть в Австралии XIX века – все случится ровно так, как и должно случиться. Да, возможны вариации, но отклонения будут не значительны. В конце концов, если герой умрет, не добравшись до конца своей истории, он все равно переродится и продолжит путь по все тому же маршруту. И вот из каждой его жизни выхвачен небольшой фрагмент, описан и помещен в книгу. А фрагменты эти смонтированы так, чтобы получилось непрерывное жизнеописание. То есть мы и впрямь стартуем в 1-ом годе нашей эры (герой только родился, а его отец по приказу царя Ирода убивает невинных младенцев), а затем мы следуем через века во времена, когда Земля практически погибла, а люди переселились на космические станции. Вот такую вот затейливую иллюстрацию к известному философскому пассажу Фридриха Ницше написал Джон Бойн.
Не бойтесь запутаться во всем этом разнообразии эпох, не получится, ведь персонажи прописаны емко, какое бы имя они ни носили, в какую бы одежду ни рядились, какие бы взгляды ни исповедовали, все равно остаются самими собой, узнаваемыми и, в общем-то, понятными. Да и сама история в принципе не сложная. Легко вообразить, что она могла произойти когда угодно. В конце концов, историями о любви и мести переполнена мировая литература, начиная с античных времен, а то и раньше, если заглянуть хотя бы в «О все видавшим» (известен также как «Эпос о Гильгамеше»). Пусть датировки глав не затмевают взгляда, это и впрямь непрерывная история.
Тому, кто возьмется за «Путешествие к вратам мудрости» Джона Бойна, нужно понимать, что роман этот предельно далек от исторической достоверности. Да, герой будет периодически сталкиваться с известными личностями, да, порой ему придется стать свидетелем неких потрясений, но все это лишь условность, обозначенная парой штрихов. Поэтому не удивляйтесь, что индеец из Центральной Америки задолго до прибытия туда европейцев в какой-то момент вспомнит миф об Орфее, а живущие неподалеку от Огненной Земли селькнамы в 1430-ом году будут носить испанские имена. Если же вам придет в голову чисто математически рассчитать датировку глав (то бишь определить периодичность реинкарнаций главного героя), то вас ждет полнейшая несуразица. Можно предположить, что герою романа на каждую жизнь отводится несколько десятков лет, в таком случае нет ничего особо удивительного, что вторая глава датируется 41-ым годом (первая версия героя к тому же могла умереть раньше назначенного ей срока). Но вот когда между главами проходит всего семнадцать лет, можно призадуматься (хотя и тут допустима ранняя смерть). Словно для того, чтобы исключить всякие подсчеты, Джон Бойн в середине повествования разносит две главы всего лишь на год. Но и там, и там действует уже вполне взрослый мужчина, не поместились бы в один год две полноценные жизни протяженность лет так по двадцать с хвостиком. В общем, не считайте и не задумывайтесь, не ищите точности, ведь все это лишь литературный прием, метафора, автор говорит с нами не о сиюминутных трудах и днях, он говорит о вечном, он обобщает, он показывает, что века сменяются веками, а мы, люди, по сути не меняемся.
Не самая, конечно, оригинальная мысль, но не в этом проблема «Путешествия к вратам мудрости». Проблема в том, что в идейном отношении роман может порадовать только вот этим. Отдадим Джону Бойну должное, кажется, он вполне хорошо понимал эту слабость своего замысла, поэтому завершил роман эпилогом, который должен дать надежду на то, что природа людская все же может измениться. Вот только для этого автору пришлось, в общем-то, уничтожить Землю и породить чуть ли не новое человечество. Вышло, скажем честно, неубедительно, так как ничего к этому не вело. А ситуация-то обычная, так частенько бывает, когда писатели из мейнстрима вдруг хватаются за инструментарий фантастики. Так что, Джон Бойн не первый и не последний. Вот и получается, что самое интересное в «Путешествии к вратам мудрости» – это композиционный прием. Правда, он может надоесть уже странице так на сотой. Но все это – и это тоже надо учесть – не отменяет того, что Джон Бойн все же как был, так и остается превосходным рассказчиком, потому все равно будет интересно, но не на уровне романа как большого целого, а на уровне отдельных глав. И опять же надо учесть, что ближе к финалу удачных глав становится меньше, а от некоторых и вовсе кровь из глаз идет.
В таких случаях часто говорят, что автор исписался. Действительно, остается только удивляться, что человек, который написал, например, тонкую, сложную и поразительно деликатную «Историю одиночества» (а это роман на очень болезненную для ирландцев тему, а именно – он посвящен проблеме педофилии в католической церкви), настолько потерял чувство вкуса в случае с «Путешествием к вратам мудрости».
Вот два примера.
Начнем с того, как Джона Бойна покинуло чувство меры в выстраивании сюжетных перекличек.
В «Путешествии к вратам мудрости» Джон Бойн предпринимает попытку выстроить единое пространство для своих книг. По ходу развития сюжета герой встречает, помимо прочего, и персонажей других произведений Бойна. Нет ничего плохого в этой идее, кто только подобным не занимался. Обычно вспоминают Уильяма Фолкнера с его Йокнапатофой, но можно назвать еще хотя бы Стивена Кинга, закрутившего все свои книги вокруг Темной Башни, и Дэвида Митчелла, все испортившего хорологами. В общем-то, введя в «Путешествие к вратам мудрости» героя из «Похитителя вечности» и «Бунта на «Баунти»», а также упомянув книги писательницы из «Незримых фурий сердца», Джон Бойн дров не наломал. Это были милые завитушки, которые просто дают дополнительный контекст. Вот только, если вы не читали «Абсолютиста», воздержитесь от знакомства с главой про 1916-ый год. Потому что автор в ней зачем-то просто пересказал этот роман. Учитывая, что две трети «Абсолютиста» построены вокруг умолчания о некоторых событий, смотрится это весьма странно. Получается, что сам автор целиком и полностью проспойлерил другой свой роман, тут есть чему удивляться. Зачем? К чему? Ничего иного не мог придумать про Первую мировую? Или не нашел в себе силы остановиться при пересказе? Слишком увлекся? В любом случае выглядит, как неуважение к читателю.
А теперь поговорим о Дональде Трампе.
Джон Бойн явно его ненавидит. Возможно, — простите уж за сарказм — даже плакал от отчаяния в 2016-ом. Поэтому решил поквитаться с ним на последних страницах своего романа. Надо сказать, что Бойн проделал с на тот момент сорок пятым президентом США такое, чего даже Стивену Кингу в голову не приходило. И все это, в общем, было бы не так страшно, если бы весь этот выход с Трампом не ломал и без того слабенькую идеологию романа. Не будем забывать, что всю книгу Джон Бойн уводит своего героя от значимых исторических событий. Да, он развлекал будущего римского императора Коммода в детстве, да, снарядил в путешествие Христофора Колумба, да, суфлировал на первой постановке «Юлия Цезаря» Уильяма Шекспира, но это, что называется, пробежать мимо, задеть по касательной. И в этой отстраненности от исторических потрясений видна та последовательность, которая нужна для подчеркивания основной – и единственной – идеи романа. Тут частное важней общего, а проблемы личные равновелики проблемам всечеловеческим. Пока не появился Трамп, предстающий в контексте романа самой страшной бедой нашей планеты за всю историю человечества. Он – Темный Властелин, он – чудовище, погубившее мир, он – дьявол во плоти. Как-то чересчур получилось. И крайне неуместно в романе, который о том, что колесо никогда не остановится, люди продолжат совершать глупости, и не будет этому конца. Но нет, он наступил. В лице Трампа. Джон Бойн частенько прибегал в своих романах к сатирическим приемам, но тут что-то другое, натурально какой-то популистский вопль в пустоту. Такого от автора уже упомянутой «Истории одиночества» как-то не ожидаешь.
Все сказанное выше, кажется, свидетельствует о том, что «Путешествие к вратам мудрости» явно относится к категории книг, скажем так, «не очень». Слабостей в ней много, тут ничего иного и не скажешь. Но при этом много и удачных моментов, роман-то длинный, а из Древнего Рима на орбиту вокруг Юпитера быстро не доберешься. Безусловно, Джон Бойн не справился со своим амбициозным замыслом, вышло как-то кривенько, но, думается, Постоянный Читатель все равно найдет здесь достаточно интересного. А вот читателю, который еще не знаком с творчеством Джона Бойна, все-таки следует для начала ознакомиться с чем-нибудь другим, а то решит еще, что на самом деле эту книжку написал обчитавшийся Ницше Пауло Коэльо, которого при этом покусал Дэвид Митчелл.
Есть такой мем: «Не пытайся покинуть Омск». А еще до кучи – масса зловещих историй о жизни в этом городе. Как оно там на самом деле, можно узнать, только съездив и посмотрев собственными глазами. Но, разумеется, если действие книжки происходит в некоем сибирском городе, в котором отбывал каторгу писатель XIX века с именем-отчеством Федор Михайлович, да еще у некоторого количества персонажей не получается сей сибирский город покинуть (пусть они этого и хотят), то первая ассоциация будет с Омском. К тому же и автор этой книжки, молодая писательница Надежда Лидваль, сама из Омска. Правда, живет теперь в Питере, в общем, у нее получилось покинуть Омск. Все сходится, вроде ассоциация правильней не придумаешь, но при чтении «Дня города» стоит все-таки держать в голове не все эти мемы, а, прежде всего, блестящий фильм Карена Шахназарова конца 1980-ых – «Город Зеро». Тот город тоже нельзя было покинуть. А город Зеро может быть, кстати, где угодно: хоть вблизи Золотого кольца России, хоть в Сибири, хоть на жарком Юге, хоть где-то среди сопок Дальнего Востока. Неважно. Просто вот город. У этого города есть свой странный, порой абсурдистский фольклор. Есть свой писатель, вокруг которого сотворили культ. А еще есть достаточно неочевидные традиции. И вот в этот город приезжают два иностранца. Один – американец, зовут Нейтан. Второй – чилиец, зовут Хавьер. Оба приехали в поисках личного счастья. Первый к Кате, девушке умной и милой, воспитанной, этакой филологической деве. Второй к Наташе, девице вульгарной, не без корыстного интереса, но, в общем-то, доброй и доверчивой. Оба уже скоро узнают много нового о жизни в российской провинции.
Надежда Лидваль пишет с одной стороны просто, а с другой – весьма прихотливо. Прихотливость эта не сразу бросается в глаза, хотя стиль и умение автора постоянно смещать точку зрения заметны сразу. В тексте, вообще, столько приемов разных используется, что диву даешься. Причем все к месту, работают на выстраивание атмосферы и раскрытие персонажей. Также приятно то, с какой точностью Надежда Лидваль подмечает всевозможные мелочи, наблюдательный автор всегда ценен. А чем дальше, тем ясней, что у «Дня города» еще и достаточно хитрая структура. В какой-то момент становится понятно, что сюжетные линии – Кати и Нейтона, Наташи и Хавьера – происходят в разные времена, первая – в условных нулевых, вторая – вроде бы уже в десятых. Есть там еще и третья, ее не сразу обнаруживаешь, про манекен, который известен под именем Тихон. Линии эти друг друга дополняют, моменты и ситуации отзеркаливаются, в общем, происходит все, что должно происходить в подобных случаях. К тому же всякие-разные символы появляются тут и там, вроде бы и не несут особых смыслов, но выглядят многозначительно. При этом текст читается просто, тут не застрянешь в сложном авторском синтаксисе и не столкнешься с принципиально нерешаемой сюжетной головоломкой.
Издательская аннотация обещает нам фолк-хоррор, жанр, который, вроде бы опять всех интересует. Критики, конечно, вспоминают классического «Плетеного человека» (можно сразу двух) и сравнительно новенькое «Солнцестояние». И оно вроде бы так и есть, вот только «День города» сложно назвать страшным. Да, порой над страницами раскидывается какой-то странный морок, но этого точно не хватит, чтобы напугать. Да, есть и немного мистики, но она, скорее, линчевского толка, тут даже имеется своя Лора П. (на правах упоминания). А вот чего в этой книжке много, так это иронии. Она не столь злая, чтобы «День города» превратился в сатиру, но читатель точно не раз улыбнется, хмыкнет, посмеется (хотя над чем тут смеяться, тут же мрак какой-то). Именно ирония помогает тексту не скатиться в чернуху, которой про российскую провинцию уже написали и наснимали столько, что это превратилось в штамп (где-то сразу после Салтыкова-Щедрина). Пожалуй, не сложная структура и не стилевые игры, а именно вот эта вот ироничная интонации кажется в «Дне города» самым симпатичным элементом, так как до самого финала так и не ясно, к чему все эти выкрутасы. Да и после того, как перевернута последняя страница, так и остается не ясно. Вот и выглядел бы «День города» этаким упражнением, демонстрацией писательских навыков, если б не означенная интонационность.
Прочитать «День города» точно стоит. И – обратить внимание на дебютантку Надежду Лидваль, все-таки это ее первый роман, и выглядит он весьма многообещающе. Скучно точно не будет. Возможно, даже помимо трюизмов смыслы некоторые будут обнаружены. Автор этого текста тоже кое-что выловил. Нет, философские подтексты не выявлены, не подумайте. Скорее, идея, простая, но занятная. А может быть и не идея, а просто этакий оптический подход, угол, с которого «День города» становится любопытней.
Итак, представьте себе, например, типичный роман про магическую академию. В нее поступает такая вся из себя вздорная и своенравная девица, конечно, она сразу влюбляется в ректора. А тот весь из себя красавец, загадочный такой, могущественный, строгий, но заботливый. И вот крутят они сложную (на самом деле – нет) любовь. Кажется, что ректор уже давно студентку должен был бы послать подальше, но нет, он все так же заботлив, все так же терпелив, ну, и трепетен при этом. В финале свадьба, все дела. И вот приходит новоиспеченная жена в брачные покои, а там ее ждет кромешный ад. Ведь все здесь затевалось только для одного: чтобы принести ее в жертву древним богам, дабы эти боги хотя бы еще некоторое время не устраивали конца света. Или вот любовный роман. Все, как полагается. Она – Золушка, он – богатый аристократ. И развивается сюжет по привычным лекалам. Она треплет ему нервы, он ее зачем-то добивается. Правда, в финале оказывается, что наш принц – маньяк. И издать бы эти книжки в таких типичных обложках: с виньетками, фотошопными красивостями, чтобы целевая аудитория не догадалась о том, что ее ждет. Правда, написано должно быть ну совсем простенько, как и положено, без этих всех ваших стилистических выкрутасов. За вычетом стиля «День города» Надежды Лидваль можно принять именно за такой деконструкторский фокус. Правда, обложка все выдает.
Новейший роман Эдуарда Веркина пленяет первым же предложением. Рассказчик утверждает: «Я не Одиссей». Всего три слова, но как же они милы читателю, ведь в них отсылка не только к «Моби Дику» Германа Мелвилла, но и к «Улиссу» Джеймса Джойса. Умеет все-таки Эдуард Веркин очаровать. А еще в этой фразе чувствуются почти неприличные амбиции автора. Он словно бы заявляет, я вам тут сейчас книгу сочиню, которая перевернет все каноны современной литературы, возможно, ее сразу не поймут, но позже с ней невозможно будет не считаться. И первое впечатление во время чтения полностью оправдывается: «Сорока на виселице» – амбициознейший роман. Но не стоит пугаться, есть подозрение, что он не настолько сложен, как может показаться. Пусть и стоит после прочтения «Сороки на виселице» ознакомиться с многочисленными теориями о том, что же все-таки описано в этой книге, что там хотел сказать автор, и что все-таки символизирует три похода к актуатору, сие есть отдельное удовольствие и истинное свидетельство того, как внимательный читатель может интерпретировать и деконструировать хитро написанный текст.
Полноценно говорить о «Сороке на виселице» без спойлеров не получится, потому, дорогой читатель, ты предупрежден. Ниже они будут, будет их некоторое количество, возможно, они могут повлиять на первичное восприятие романа, потому, если ты его пока еще не читал, но собираешься прочесть, дальнейшее знакомство с нижеследующим текстом чревато. Ну, или дерзай.
Все, точка невозврата пройдена.
Итак, далекое будущее. Человечество успешно решило насущные проблемы на Земле и устремилось в космос. Как и полагается, Вселенная подсунула человечеству ряд таких сложностей, по сравнению с которыми былые меркнут. Правда, эти сложности находятся в плоскости науки и теологии, быт-то устроен, все накормлены, болезни побеждены, можно даже палец отрастить взамен отсеченного. В общем, перед нами такое вот будущее, в котором хочется жить, а глобальные вопросы только смысл придают, без них было бы скучней. Но это на первый взгляд, если копнуть глубже, все становится не таким уж и радужным.
Ян, он же рассказчик, но не факт, что главный герой, жил себе спокойно на Земле и не мечтал о звездах. Близкие считают его недалеким и практически стыдятся, сам же он вроде бы не бедствует и почти не скучает в должности спасателя в заповеднике на плато Путорана. И вот неожиданно ему приходит приглашение принять участие в заседании Большого Жюри. Это Большое Жюри созывается крайне редко и только по очень важным вопросам, его механизм предполагает, что помимо специалистов в тех или иных областях в него должны входить и простые люди, выбранные абсолютно случайно. Уже скоро читатель поймет, что в этой книге случайностей не бывает, а тем временем отец и брат отговаривают Яна от принятия приглашения, мол, не справится он, не его это стезя. Ян вроде бы соглашается с ними, но уже в следующей главе стартует с Луны на далекую планету Реген, где собственно и должно собраться на этот раз Большое Жюри. Уже здесь читателя поджидает повод для интерпретаций. Почему Ян все-таки полетел на Реген? Или может быть это был не Ян? А вдруг у героя-рассказчика все перепуталось в голове? Или более того, он никуда не полетел, сидит себе на Земле, спасает туристов на плато Путорана, а все остальное является его фантазией на тему? Или не его? Так вот, не стоит останавливаться и отвлекаться, надо просто читать дальше. Там таких вот подводок к интерпретациям предостаточно будет. И на них до самого финала тоже не стоит отвлекаться. Говорят, в любом тексте есть достаточно информации, чтобы понять этот текст изнутри. Если это наша задача как читателя, то не будем поддаваться на провокации автора.
Вместе с Яном на Реген прилетает библиотекарша Мария (она тут по профессиональным делам, в Большом Жюри ее не ждут) и синхронный физик Уистлер вместе с домашней пантерой (вроде бы искусственной животное) по кличке Барсик. На Регене же их ждут Штайнер (руководитель местного филиала Института Пространства), Шуйский (координатор то ли Большого Жюри, то ли опять же этого филиала) и Кассини (он как раз точно входит в Большое Жюри). Все эти люди интересные, много знают, много говорят, волнуются и переживают о судьбах мира. Создается впечатление, что у каждого есть секрет. Ну, кроме Яна, который просто наблюдает. И в начале постоянно замечает, что «здесь интересно». Совсем как Виктор Бенгарт из «Кусателя ворон». Постепенно он выясняет, в честь чего собирается Большое Жюри. Оказывается, синхронная физика в тупике, а это нельзя вот так вот оставить, все-таки передовая наука, именно она должна ответить на все самые важные вопросы о Вселенной. Чтобы преодолеть этот кризис, Уистлер собирается принять некое вещество, которое усиливает работу мозга. Правда, оно же и убивает мозг. В общем, есть надежда, что вот такая вот фармакологическая стимуляция поможет сладить с ситуацией. Но применение этого вещества запрещено Мировым Советом. Остается уповать на то, что Большое Жюри снимет для Уистлера этот запрет. Разумеется, это форменное самоубийство. А еще есть мнение, что настоящей причиной сбора Большого Жюри является кое-что другое. Кажется, ответы на эти вопросы все получат, когда все-таки состоится заседание. Но не тут-то было, никто больше на Реген не прилетает, некому собраться, вот персонажи и оказываются предоставлены сами себе. Ожидание выматывает, бесконечные споры о важном – тоже, так и с ума легко сойти. А Ян, кажется, уже больше не считает, что «здесь интересно».
Разумеется, при чтении постоянно думаешь на тему, а соберется ли Большое Жюри. Этот вопрос тоже отвлекает от сути. А тем временем на страницах «Сороки на виселице» разворачиваются масштабные споры, все что-то рассказывают, то истории из жизни, то истории из книг, то просто какие-то истории. Все эти истории что-то иллюстрируют. А еще персонажи постоянно находят какие-то рукописи. Зачитывают их вслух. И это тоже что-то иллюстрирует. Мысль бурлит. Перед нами все-таки роман идей, эти идеи любопытны, а Эдуард Веркин еще и демонстрирует их под неожиданными углами. Мы всегда знали, что автор умеет отлично расписывать долгие кажущиеся бесполезными разговоры всех этих провинциальных краеведов и пытливых подростков. Тут тоже самое, только вместо провинциальных краеведов и пытливых подростков синхронные физики и библиотекарша, а в фокусе не городские легенды, а страшилки о космосе и не только. А еще философия от античности до глубокого будущего, логические парадоксы, этические дилеммы. Если вам казалось, что в научной фантастике должен быть экшн, то бишь после лекции по космологии герои должны и из бластера пострелять, то Эдуард Веркин наглядно доказывает – можно и без бластеров обойтись.
Кругозор и эрудиция Эдуарда Веркина просто поражают. Он прекрасно знаком не только с фантастическим жанром и мировой классикой, он еще и ориентируется в философии далеко не на уровне рядового пользователя «Википедии». На страницах «Сороки на виселице» мы встречаем упоминания Фалеса, Платона, Декарта и многих других. Порой кажется, что и тут, и вот тут, и здесь, и вот здесь автор отсылает то к Анри Бергсону, то к Жилю Делёзу с Феликсом Гваттари, а это вам уже не краткий университетский курс по истории философии. Но нельзя исключать, что это всего лишь обман зрения, так как отсылок столь много, что от них и в глазах может зарябить. В любом случае, чаще всего все упоминания приходятся к месту, знание того, что говорили эти философы, весьма поможет в понимании книги. В связи с этим уже не кажется чем-то чрезмерным то, что в качестве названия для книги Эдуард Веркин взял название картины Питера Брейгеля-младшего, а синхронную физику извлек из концепции синхроничности Карла Густава Юнга.
Сам автор, кстати, в какой-то момент практически предупреждает читателя, что не стоит слишком уж увлекаться в поисках отсылок и в интерпретации отдельных моментов. Штайнер ближе к финалу романа говорит Яну: «Посетители, осматривающие Объем с галереи, уверены, что это и есть актуатор. Мы, как правило, не разубеждаем. Людям привычнее думать, что актуатор огромен, так заметнее потраченные усилия... А между тем актуатор... легко умещается... то есть уместится на ладони». Актуатор, Объем — все это названия составных частей некой циклопической машины, которую строят синхронисты на Регене, чтобы с ее помощью что-то там сделать то ли со Вселенной, то ли с человечеством, то ли еще с чем. Не важно, что они там собираются сделать. Важно другое. Если затевается что-то значимое, то оно должно быть большим. Если мы читаем умную книгу, то она должна быть многословной. Таков стереотип. Эдуард Веркин хотя бы в этом не разочаровал читателя. Он написал огромный роман, который посвящен ряду идей, идей, которые порождают бесконечные вопросы, идей, который пока еще не осмыслены до конца в рамках нашей культуры. Он пишет о том, что бесконечность, увы, есть предел, о том, что цивилизация, столкнувшиеся с этим пределом, оказывается в тупике, собственно, о том, что закат цивилизации начинается далеко не с приходом варваров, а задолго до этого. В мире «Сороки на виселице» написано столько книг, что их все уже никто не в состоянии прочесть, открыто столько планет, что их все невозможно освоить. Да, перед нами будущее, в котором хотелось бы жить. Но в этом будущем человечество обречено. Ну, если не переосмыслит свое отношение к миру. Этого в романе не происходит. Да и никто и не предполагал, что произойдет. По сути это еще и диагноз нам нынешним. У нас тут тоже некоторый тупик, правда, к звездам мы пока еще не полетели.
Точнее было бы сказать, что основной темой романа является признание того, что тупик неизбежен. Дальше возникает вопрос: а на что можно пойти, чтобы этот тупик пробить? Вокруг этого все и накручено. В том числе и такие милые вещи, как отказ человечества будущего от электронных книг, Интернета, использования чипов, андроидов и ИИ. Мол, поиграемся мы и успокоимся, так как это тоже путь в тупик. Хотя здесь же может возникнуть еще один вопрос: а вдруг среди всего того культурного хлама и мусора, которые мы произвели, есть уже способ тупик преодолеть? Просто надо посмотреть не вперед, а назад. Этим в мире будущего по Веркину люди тоже занимаются. Вот только эти энтузиасты выглядят маргиналами. Это они ищут вход в Гиперборею, это они копаются в старых книгах в поисках ответов на новые вопросы. Собственно, именно им автор и отдает возможность сделать то, что не получилось у синхронистов. Если вам показалось, что роман пессимистичен, то это не так, надо просто добраться до самой последней главы. Там-то, когда кажется, что гносеологическая тьма уже окончательно сгустилась, вдруг загорается робкий огонек вдали. Тот самый, простите уж за литературоведческую пошлость, луч света в темном царстве.
Это стоит озвучить. Но коль сам Эдуард Веркин сделал это в конце книги, то надлежит поступить аналогично, то есть озвучить в конце разбора.
А перед этим следует отметить еще два важных аспекта книги: сюжетный и стилистический.
Много уже сломано копий в сетевых баталиях о сюжете «Сороки на виселице». Кто-то видит в этой книге напряженный шпионский триллер, кто-то натуральный биохоррор, кто-то еще что-то... При анализе текста можно дойти даже до того, что опечатки имеют значение. Разумеется, нижеследующие является лишь версией, но эта версия кажется достойной внимания, хотя бы по той причине, что объясняет одну простую мысль: даже если очень хочется детерменистки интерпретировать сюжет «Сороки на виселице», делать этого не стоит.
Начнем с камня преткновения, или, если угодно, точки опоры всего романа. Вскоре после прибытия на Реген, Ян с Марией идут к актуатору посмотреть на Объем. Напомним, это как раз и есть та самая удивительная машина синхронистов, аналог то ли жертвенного алтаря, то ли гробницы цивилизации, с ее помощью якобы и должен случиться прорыв. Этот поход описан в романе три раза. В трех главах. Каждый раз с некоторыми вариациями, между первым и вторым разница невелика, третий сильно отличается. Можно представить, что у многих этот кусок книги должен вызвать досаду, раздражение, ярость. Думается, кое-кто в этом месте даже бросил чтение. При этом важно, что герои не помнят предыдущих походов к актуатору, есть вероятность, что они и третий подзабыли. В общем, классическая вроде бы петля времени. И вот тут есть первая загадка. Вопрос не в том, как возник этот темпоральный парадокс, вопрос в том, как Ян смог его описать. Ведь нам дается понять, что он прекрасно все забыл, осталось только некоторое «дежа вю».
Позже мы, кстати, узнаем, что недостроенная машина синхронистов уже искажает реальность. Вполне вероятно, что петля времени была ею и порождена. Если только мы признаем, что это именно петля времени. Никто не исключает, что перед нами описания одного и того же события, произошедшего в трех параллельных мирах, или в трех вариантах нашего мира. Машина может быть просто выбирает самый оптимальный путь разрешения некоторых ситуаций. Нет ничего в тексте, что могло бы этому противоречить. Потому пока оставим этот вопрос. Важнее другое. Тут, конечно, придется повториться. Итак, каким образом Ян смог все это описать?
И это выводить нас на вопрос, а кто автор всей книги, которую мы сейчас рассматриваем. Можно пошутить, что Веркин. Но в реальности текста вроде бы Ян. К изложенному в предыдущем абзаце сомнению стоит добавить еще и вопрос об авторстве первой («Преткновение») и последней («Земляне») глав. Они словно бы написаны другим человеком. Да, можно предположить, что Ян, оставшись на Регене, резко поумнел и сам стал синхронистом, более того заслужил большое уважение в научном сообществе, в конце концов, актуатор никого не щадит. Вот только из того, как Ян описывает в предпоследней главе свою добровольную ссылку в библиотеку Регена (самую, кстати, большую библиотеку ойкумены), абсолютно не следует, что его заинтересовали научные изыскания. Он там просто книжки читает, поддерживает порядок и общается с медленно сходящим с ума Кассини. Есть еще шестнадцатая глава («Сообщение о делах в Юкатане»), выполненная в форме эссе (из нее можно узнать много любопытного про этот мир будущего). Есть большие сомнения, что Ян мог и ее написать. Хотя прочитал он уже много, возможно, просто составил конспект. Добавим к этому то, что в обозначенных главах рассказчик ни разу не именуется, хотя автор (Веркин) мог бы это вполне непринужденно сделать.
Самое простое предположение, которое здесь можно сделать, заключается в том, что первую, последнюю и, возможно, шестнадцатую главы написал не Ян. Примем это за рабочую гипотезу.
Тогда кто? На этот вполне логичный вопрос легко повестись, но не будем отвлекаться. По одной просто причине: есть вопрос поинтересней. А именно: как? Но не как написаны именно обозначенные главы (и Бог с ней, с шестнадцатой), а вся книга.
Подсказка, конечно, спрятана в тексте. В Институте на Регене библиотека появилась не просто так. По крайней мере большая часть фонда была заказана Уистлером, а Уистлер ничего не делает просто так. Весь роман он ходит по библиотеке, переворачивает все вверх дном, более того, рвет книги, а из обрывком создает некий коллаж, который ближе к финалу прочтут Ян и Мария. Создание коллажей из текстов разных авторов – известный постмодерниский прием. Вот только для физика-синхрониста это не только литературная забава, а способ исследования мира, так как физик-синхронист предполагает, что при условии, насколько много уже написано текстов, в них могут быть описаны еще не случившиеся события. Вот такой вот вариант знаменитого парадокса про обезьян, которых посадили за пишущие машинки. В общем, Уистлер таким образом формирует некое послание, не факт, что он сам до конца понимает его суть. И тут важно не то, что он там понимает и что хочет сказать, а то, что нам демонстрируется конкретный метод. И именно этим методом, скорее всего, и создана в реалиях «Сороки на виселице», собственно, сама «Сорока на виселице».
Есть некий безымянный рассказчик. Буквально в четвертом абзаце романа он сообщает: «Credo quia absurdum, я не люблю мемуары, но вынужден иметь дело преимущественно с ними. На полке, посвященной предмету моего интереса, тысячи и тысячи книг...». И вот тут начинается предположение. Что, если, работая со всеми этими книгами, наш рассказчик обнаружил несколько вариантов мемуаров Яна (давайте будет считать, что три, но не факт же, могло быть и больше)? Если петля времени была следствием влияния машины синхронистов, она же могла повлиять на то, что в нашей реальности – конкретно в библиотеке на Регене – появились множественные записки Яна. Это не могло не заинтересовать автора первой и последней глав (про шестнадцатую, вообще, не вспоминаем). И он сложил из этих текстов один. Этим объясняется куча нестыковок в книге, некоторая обрывочность в отдельных местах. Таким образом рассказчик (можно назвать его еще и составителем) попробовал дать максимально полное изложение тех, уже, кстати, давних, событий. А от себя добавил уже названные главы. Да, это может быть и сам Ян, который вот таким вот образом получил весточку от своих вероятностных двойников. Но этот момент на самом деле не принципиален. Принципиально тут то, что, если перед нами и впрямь такой коллаж, то мы, прочитав его, не сможем получить историю, которую можно анализировать привычным образом. Мы привыкли к детерминистскому подходу, а он в данном случае просто не применим, ведь действие происходит, скажем так, одновременно в трех мирах, и у нас нет маркеров, которые помогали бы понять, в каком из миров разворачивается та или иная сцена, более того, мы можем скакать из мира в мир в рамках одной сцены.
Все это, конечно, лишь одна из интерпретаций. Но если Эдуард Веркин и впрямь ставил перед собой задачу написать книгу, действие которой развивается одновременно в нескольких реальностях, то он с ней блестяще справился. Вот это амбициозность замысла! Уважение автору!
Стилистически же здесь все превосходно. Эдуард Веркин порой делает смешно (все-таки все это ожидание Большого Жюри представляет собой какую-то абсурдную ржаку), порой страшно (например, вся глава про медведей на острове), не бежит поэтичности даже в псевдонаучных местах («Никак не структурированные массивы хаотичной информации, представляющие собой цифровые фантомы, тени цифровых фантомов, затихающий шепот изнанки бытия, услышанный детекторами вычислительных машин по ту сторону барьера Хойла, семена откровений, прилипшие к подошвам великого бродяги, песнь неба, миллиарды платиновых дисков хранятся в дальних секциях подземных накопителей, расположенных в туннелях под Ла-Маншем, в шахтах полярного Урала, в газгольдерах Рурской области»), проносит через текст образы, которые постоянно рифмуются между собой, каждый раз получают дополнительный смысл, за этими образами порой сложновато уследить. При этом в «Сороке на виселице» есть еще и всяческие вставные новеллы. Особенно хороша первая, что достается читателю в первой же главе. Не верьте, что говорит о ней наш гипотетический рассказчик-составитель – «В лучшем случае «Бабушку» сравнивали с ранними (и, надо признать, не особо удачными) работами Эдварда Лира, с французскими фельетонами начала двадцатого века, с фантасмагориями Лавкрафта, с обшлагами Льва Ростоцкого века двадцать второго; отмечали рыхлость и местами беспомощность текста, откровенно проваленный финал, сомнительную мораль и претенциозность», – это на самом-то деле какая-то игра в скромность со стороны Эдуарда Веркина. Возможно, «Бабушка-удав» (так называется эта новелла) – лучшее, что есть во всей этой огромной книге. Идеально написанный рассказ, где нет лишних слов, а идея концентрирована и многозначна. Занятно, что Веркин приписывает «Бабушку-удава» некоему Феликсу Конраду, однофамильцу писателя, чьи книги обычно оказываются где-то рядом с книгами Германа Мелвилла, которого мы тут уже вспоминали.
Ну, а теперь про луч света в темном царстве, про выход из тупика, про то, что порой надо оглянуться назад, чтобы найти путь вперед. За всем за этим обращаемся к последней главе.
Для ее понимания надо держать в голове то, насколько часто в «Сороке на виселице» отождествляются разные вполне себе художественные рассказы с реальностью. «Бабушка-удав» предсказала закрытие исследований по продлению жизни, Шуйский, повествуя про свои приключения на острове с странными медведями, вроде бы пересказал старый фантастический рассказ. Штайнер прямым текстом говорит: «И все-таки, Рольф, думаю, нельзя отрицать, что литература в лучших своих проявлениях... как бы это сказать, опосредованно предсказывает... или, если позволите, предвосхищает будущее». Уже было сказано, что Уистлер не просто так притащил на Реген столько книг, он вполне мог интуитивно понимать, что не нужна никакая машина для проникновения в поток Юнга. Проникновение уже давно случилось и выразилось в виде всей этой горы книг. Все уже описано, все уже сказано, все ответы есть, просто надо на все это оглянуться. Именно об этом последняя глава, из которой следует, что когда-то Кассини где-то там на горизонте книжных событий откопал рассказ, который все объясняет. И его нельзя публиковать. Слишком уж пугает то, что там объяснено (или предсказано). Мировой Совет это понимает, потому и давит так усиленно на рассказчика-составителя. Тот тоже все понимает, публиковать не будет, только намекает на то, про что там, при этом придумывает себе всяческие оправдания. Потому что и ему страшно. Тупик-то можно преодолеть, точнее, он преодолен, вот только цена за это, скорее всего, непомерная.
И да, мир есть текст. Читайте книжки, дамы и господа. Если кто-то сомневался, что настоящая научная фантастика может быть постмодернистской, Эдуард Веркин доказал, что может. Вот только многие не признают такую научную фантастику за научную фантастику. Ничего страшного, в мире литературы случались казусы и потрагичней, литература и этот переживет.
Нет-нет, вы только не подумайте, что речь пойдет про выпущенный в 2013-ом году юбилейный спецвыпуск «Доктора Кто» (если кто-то до сих пор ничего не знает о самом продолжительном научно-фантастическом сериале в истории, то ему срочно надо выбираться из бункера и наверстывать упущенное). К тому же про этот спецвыпуск еще в 2013-ом написали столько, что ничего нового и не скажешь. Нет, речь пойдет про выпущенную в 2018-ом году новеллизацию этого спецвыпуска.
Когда в 2016-ом Стивен Моффат сообщил, что уходит с должности шоураннера «Доктора Кто», фэндом традиционно разделился на две группы: одни радовались и говорили, что сериал, наконец-то, снова станет хорошим, а другие сокрушались и утверждали, что это начало конца. Можно по-разному относится к тому, что сделал Стивен Моффат с «Доктором Кто», но невозможно переоценить его колоссальное влияние на развитие сериала. И да, автор этих строк считает, что это было началом конца, или, если не быть столь категоричным, началом упадка, который может привести к закрытию шоу. Просто так Стивен Моффат не смог уйти, на прощание он написал новеллизацию одного из самых популярных своих эпизодов. Получилась вполне себе объемная книжка, единственным минусом которой является то, что она вряд ли будет интересна тем, кто не смотрел «Доктора Кто». Это удел практически всех новеллизаций, хотя порой все же случаются исключения. Замечание на всякий случай: коль сам автор в своей книжке не разжевывает общие моменты сериала, то и здесь этого не будет сделано.
К новеллизациям принято относится снисходительно, как к литературе даже не второго, а третьего сорта. Многие считают, что в современном мире они и вовсе не нужны. Это раньше ты мог посмотреть фильм один раз без всякой надежды, что удастся его пересмотреть, поэтому книга по фильму (или там по эпизоду сериала) оказывалась единственным способом вернуться к полюбившейся истории. А сейчас иди в Интернет, пересматривай, сколько влезет. Так вот, знакомство с «Днем Доктора» доказывает, что новеллизации могут быть превосходно написаны, а еще они могут дополнять исходный материал.
История, конечно, все та же. Где-то когда-то кипит Война Времени, в которой сцепились далеки и таймлорды. Инкарнация Доктора, известная как Воин, находится прямо-таки в эпицентре событий. Воину кажется, что единственным способом остановить Войну Времени является уничтожение обеих сторон. Для этого он похищает из каких-то там запасников таймлордов Момент, самое разрушительное оружие в истории Вселенной. Но Момент, обладающий личностью, отказывается сразу же быть использованным, он предлагает Воину осмыслить свое решение. Для этого он вмешивается во временную линию всех Докторов, таким образом Воин, Десятый и Одиннадцатый оказываются в елизаветинской Англии, где как раз происходит вторжение зайгонов, этаких оборотней, которые могут принять облик любого живого существа. Звучит запутанно? Не без того. Тут вся история такая.
Стивен Моффат проявил крайнюю изобретательность в переделывании сценария в книгу. Его сюжеты всегда отличались нелинейностью и неожиданными поворотами, но все это было ограниченно возможностями сериального формата, а тут автор пошел просто-напросто вразнос. Книга состоит вроде бы из рассказов очевидцев, при этом рассказы эти перепутаны. Как бы вне повествования стоит фигура, которая напрямую обращается к читателю, заигрывает, шутит, комментирует, наводит туману, в общем, постоянно ломает четвертую стену (вот только в книжках нет четвертой стены). А еще есть спрятанная глава, она очень ловко спрятана, в рамках логики повествования, вообще, невозможно доказать ее существование (или несуществование). Хотя на последней странице... Короче говоря, не заглядывайте на последнюю страницу, пока до нее не доберетесь.
Вся эта игра с формой может доставить удовольствие, даже если сама история вам покажется не очень. При этом надо учитывать, что это все-таки просто игра, так-то история рассказана вполне последовательно и логично. И пусть вас не смущает даже то, от какого лица чаще всего ведется повествование.
Если вы смотрели «День Доктора», то обнаружите в книжке те подробности, которые дают истории дополнительный объем. Тут и всякие сопутствующие обстоятельства, которых не было в спецвыпуске, и возможность заглянуть в мысли персонажей. Помнится, спецвыпуск активно критиковали за то, что у Клары Освальд, спутницы Одиннадцатого, в нем какая-то слишком уж служебная роль, ничего, мол, она особенного и не сделала, фактически была и не нужна. В новеллизации Стивен Моффат показывает, еще как была нужна. И выглядит это логично и правильно.
Формат новеллизации позволил Стивену Моффату связать «День Доктора» со всем сериалом еще крепче. Одна из основных идей спецвыпуска состояла в том, чтобы включить в него (пусть и формально), вообще, всех Докторов. Стивен Моффат повторяет этот трюк и в книжке, только теперь у него есть возможность сделать это гораздо эффектней. Да, голограммы с Докторами в кульминационной сцене спецвыпуска смотрелись интересно, но теперь Доктора еще и активно действуют. Кульминация в новеллизации переписана, но, пожалуй, она от этого только выиграла. А еще Стивен Моффат вставил сюда Тринадцатую, о которой он, понятное дело, даже не подозревал, когда писал спецвыпуск.
Есть разные новеллизации, плохих больше, чем хороших. Эта отличная. «День Доктора» так и хочется назвать этаким подарком всем поклонникам сериала, подарком щедрым, подарком невероятным, такие подарки можно ждать всю жизнь и не получить. Нам повезло.
После ухода Стивена Моффата из «Доктора Кто» его карьера, скажем так, не особо задалась. Самостоятельные проекты не вызвали особого энтузиазма. В конце концов, он даже еще пару эпизодов для «Доктора Кто» написал, но они особой погоды не сделали. На фоне всего этого после прочтения «Дня Доктора» так и хочется, чтобы Стивен Моффат серьезней взялся бы именно за книги, написал что-нибудь отдельное от «Доктора Кто», пусть даже не в жанре фантастики. Возможно, в его лице мы и получили одного из лучших сценаристов современности, но потеряли именно что выдающегося литератора.
На этот раз расскажу-ка я про три книжки зараз. Точнее, книжка-то одна, а в ней три произведения. Это восьмой том собрания сочинений Владислава Крапивина, выходящего в рамках серии «Отцы-основатели: русское пространство». Взялся я за этот том, так как хотел прочитать вполне конкретную вещь – «Кораблики, или "Помоги мне в пути…"». В итоге прочел все три. Они оказались подогнанными друг к другу, дополняющими друг друга текстами. В общем-то, это выглядит вполне закономерно, все-таки относятся данные произведения к одному циклу. Может быть, рассказывая про каждую из этих вещей, я буду где-то и повторяться, но это неизбежно, все-таки тематически и идейно «Лоцман», «Кораблики…» и «Синий Треугольник» являются вариациями одного и того же сюжета. Ну, а остальные подробности ниже.
«Лоцман» является заключительным аккордом основной части знаменитого крапивинского цикла «В глубине Великого Кристалла». При этом многие считают его самой спорной вещью всего цикла. Если вы ждите, что именно в «Лоцмане» Владислав Крапивин свел все линии, расставил все точки над i и подвел итоги, то ожидания эти стоит сразу же отбросить. Во-первых, «Лоцмана» с остальными повестями из «В глубине Великого Кристалла» связывает лишь несколько второстепенных персонажей, географических объектов и сквозных символов, читается же он, как вполне себе самостоятельное произведение. Читателю надо уяснить лишь то, что а) есть параллельные миры, и то, что б) некоторые люди способны между ними перемещаться. Отсылки же к предыдущим частям не несут в себе особой смысловой нагрузки. Во-вторых, «Лоцман» имеет подчеркнуто открытый финал. Тут даже история главных героев не заканчивается. Впереди Дорога, путешествие никогда не закончится и прочее в том же духе. Но, конечно, перечисленного вряд ли достаточно, чтобы занести «Лоцмана» в категорию спорных книжек. Многих в нем отпугивает совсем другое.
Кто-то жалуется, что «Лоцман» показался им скучным. И это неудивительно при отсутствии динамичного сюжета и ухода от приключений в плоскость размышлений. Другие говорят, что не осилили даже первой трети. И это тоже неудивительно, учитывая, что у данного текста достаточно высокий порог вхождения. Да, написано отменно, но при этом слишком уж меланхолично. Третьи жалуются, что им не показался симпатичным главный герой. Перед нами мужчина, подобравшийся вплотную к старости, полный сожалений, уже давно не способный на Поступок, корящий себя, разочаровавшийся в собственном призвании, детский писатель, который бросил писать. Не, без крапивинского мальчика не обошлось. Но Сашка Крюк, ставший для главного героя проводником по чудесным параллельным мирам, пусть и является заглавным героем, так и не попадает в фокус. Он почти всегда рядом, его поступки двигают сюжет, но мы абсолютно не представляем, что у него там в голове происходит. По одной простой причине – автору важней как раз старик. Считается, что в образе Игоря Петровича Решилова Владислав Крапивин вывел самого себя и нагрузил этого персонажа своими переживаниями и воспоминаниями (разумеется, все это дело литературно обработав). В таком случае «Лоцман» мог быть написан из соображений психологической терапии. Такие вещи, безусловно, интересны соответствующим врачам, но нужны ли они обычному читателю? Но отбросим это, безусловно, справедливое соображение. Да, «Лоцман» действительно неоднозначен и спорен, но при этом представляет собой сильный и продуманный текст. Его стоит читать. И о нем стоит говорить. Но при этом опять же не надо забывать, что это далеко не детская вещица. При всех этих почти сказочных декорациях и подчеркнуто простых фантастических допущениях «Лоцман» адресован, прежде всего, взрослому читателю. И не только потому, что ребенок вряд ли до конца разберется в стариковском ворчании Игоря Петровича, а еще и потому, что в нем поднимается проблема принятия неизбежности смерти.
Повесть начинается с того, что Игорь Петрович сбегает из больницы. Ближе к финалу становится ясно, что, скорее всего, он страдает от лучевой болезни. Исходя из этого, можно предположить, что герой вполне понимал, что живым он из больницы уже не выйдет, потому и решил отправиться в последнее путешествие. Приехав в маленький провинциальный городок Овражки, он нанимает себе проводника в туристическом кооперативе «Пилигрим», этим-то проводником (или лоцманом) и оказывается Сашка Крюк. Сперва можно решить, что мальчик будет водить своего клиента по местным достопримечательностям. Но нет, все гораздо круче – они отправятся в прогулку по параллельным мирам. Тут следует отметить, что пусть мир Игоря Петровича и похож на наш, все-таки он, скорее всего, не наш. Тут важно то, что никто не удивляется всем этим параллельным мирам, все как будто в курсе способностей лоцманов. Важно еще и то, что с самого начала нам дают понять, Игорь Петрович тоже, скорее всего, обладает некоторыми способностями, их все-таки не спишешь на богатое писательское воображение. А дальнейшее – это описание странствий Игоря Петровича и Сашки Крюка. А еще они ищут некую Книгу и некую Тетрадь.
«Лоцман» подчеркнуто сновидческий. Все размыто, все слегка не в фокусе. Особенно это чувствуется в последней главе, в которой автор лукаво намекает на то, что старый писатель возможно просто галлюцинирует себе спокойненько в больничке. В последней главе автор, вообще, кидает столько намеков, что в них можно и запутаться. А еще тут же он тщательнейшим образом все закольцовывает (этот прием свойственен всему циклу, поэтому вполне естественно, что и здесь должен был быть использован). Все эти намеки, кажется, должны только лишь отвлечь, не дать понять самого главного. То есть, конечно, именно в этой главе Владислав Крапивин проговаривает важные, нужные и ценные мысли: о природе старости, о важности творчества, о материнской любви. Но при всей своей смысловой ценности они словно бы отводят нам глаза от… От чего?
Перед ответом на этот вопрос хочется заметить, что «В глубине Великого Кристалла» частенько сравнивают с «Темной Башней» Стивена Кинга (хотя попробуйте найти более разных писателей, думается, задачка та еще). Некоторое сходство, конечно, есть. В копилку параллелей в данном случае стоит поместить то, что и Стивен Кинг как-то раз в «Темной Башне» вывел своего двойника, отождествил мир своего цикла с текстом, в котором он его описал. Именно это Владислав Крапивин и провернул в своем «Лоцмане». А еще невозможно отмахнуться от ассоциаций с «Хрониками Амбера» Роджера Желязны. Больно похожим образом в них описаны перемещения по параллельным мирам. Да, сравнение этих циклов, думается, могло бы выйти любопытным. Ну, еще заметим, что, скорее всего, именно из «Лоцмана» Владислава Крапивина мигрировал в «Мальчика и Тьму» Сергея Лукьяненко Солнечный котенок. Слишком уж он похож на местного Чибу.
Так, это были просто замечания по ходу дела. А теперь ответ на вопрос.
«Лоцман» не просто про принятие неизбежности смерти, он про саму смерть. С первой до последней страницы. По сути в начале повести Игорь Петрович умирает. Его дух отправляется в путь, еще не понимая, что же с ним случилось, еще не приняв факт перехода на другой уровень бытия. А Сашка Крюк становится его проводником, тем, кто должен подвести к принятию произошедшей перемены. Каждому по вере его. Вот перед автором книг о Дороге и открылся мир этой самой Дороги. Куда же писателям попадать, как не в собственные книги? Эта интерпретация объясняет все в «Лоцмане»: и сновидческий характер текста, и некоторые оговорки, более того, она придает ему тот смысл, который не подменишь общими размышлениями. Если посмотреть с этой точки зрения, то последняя глава уже не кажется излишне путанной. Герой не только принимает произошедшее и обретает присущие ему теперь способности, он еще и берется за завершение важного дела. Надо ему дописать книгу, допишет. Потому что иначе никогда до конца не оторвется от смертной жизни.
В этом отношении Владислав Крапивин действительно подытожил основную часть «В глубине Великого Кристалла». И сделал это, будем честны, достаточно оптимистично. Несмотря на, как уже говорилось, меланхоличное настроение всего текста.
Как и «Лоцмана», «Кораблики, или "Помоги мне в пути…"» можно назвать психотерапевтической книгой. Создается впечатление, что Владислав Крапивин вновь через текст прорабатывал важные для себя переживания, пытался найти точку примирения себя внутреннего со стремительными негативными изменениями вокруг (не стоит забывать, что написание романа датировано 1993 годом, девяностые только набирали обороты, но безумие уже было такое, что, кажется, дальше некуда). Тут стоит обратить внимание на то, что два главных героя «Корабликов…» по сути являются одной персоной. А еще – внимательно прочитать самую последнюю главу, помеченную автором как «Вместо эпилога», представляющую собой отлично выписанную визуализацию принятия своего внутреннего «Я», достижения гармонии через проработку детских воспоминаний.
Всего перечисленного хватает, чтобы сказать: перед нами еще одна книга Владислава Крапивина, которую нельзя считать детской. Правда, юный читатель может остановиться перед самой последней главой, тогда он получит просто историю с открытым финалом. Вот только и в основном тексте поднимаются вопросы, которые точно нельзя назвать детскими.
«Кораблики, или "Помоги мне в пути…"» номинально примыкает к циклу «В глубине Великого Кристалла», но связей с остальными книгами практически нет. Разве что на последней странице упомянут некий писатель-фантаст, возможно, главный герой «Лоцмана». Но это и не важно. Просто еще одна грань Великого Кристалла, а точнее – несколько.
Петр Викулов, от лица которого и ведется повествование, вырос в большой стране, в ней строили коммунизм, были пионеры и так далее. А потом страна раскололась на несколько маленьких самостоятельных республик. Не обманывайтесь, это не наш СССР, а лишь его отражение. Но документальной достоверности Владиславу Крапивину и не надо, он пишет о духе времени, а не о конкретных событиях. Несмотря на все это, Петру Викулову удалось осуществить мечту, он совершил путешествие к звездам. Из-за уже давно растиражированного научной фантастикой временного парадокса Петр оказывается в середине XXI века, в новом дивном мире. И здесь абсолютно неожиданно на одном концерте он встречает самого себя, только себя ребенка, выдернутого из прошлого с помощью специальной машины. Правда, потом становится ясно, что не из прошлого, а из параллельного мира. Петр спасает свою раннюю версию от страшной опасности, буквально от смерти, но о счастливой жизни не стоит и мечтать. Петру и Петьке предстоит пережить и испытать много всякого, но самое важное – понять и принять друг друга (см. выше).
Владислав Крапивин в сравнительно небольшом романе поднимает такое количество самых разных тем, что в какой-то момент кажется – это уже чересчур. Проблема воспитания подростков, проблема отцов и детей, проблема домашнего насилия, проблема сиротства и беспризорности, проблема манипуляции общественным мнением через СМИ, проблема поисков универсальной справедливости, проблема веры в Бога, проблема насилия ради блага, порой и вовсе начинается натуральная достоевщина… И это далеко не все. Номинально в центре повествования столкновение главных героев с маньяком-педофилом, который смог прорваться в одной из республик практически на вершину административной власти, что позволяет ему злодействовать с невероятным масштабом. Но это лишь сюжетный стержень, вокруг него накручено очень много. Сам роман начинается несколько медленно, вполне в духе других вещей автора, а потом темп событий нарастает до головокружительной скорости. В каждой главе новый поворот, на каждой странице что-то происходит. Порой возникает впечатление, что автор торопится, пытается выписать все это слишком быстро. От этого ощущение скороговорки в некоторых местах. Все это сопровождается погонями, выстрелами, шпионскими игрищами. В этой книге убивают (пусть, скажем так, и за кадром), причем порой на убийство приходится идти детям. И самое страшное, что всему этому конца и края нет. Как только героям кажется, что уже все решено, что все нормализовалось, что вот и бедам конец, обязательно случится еще что-то, еще хуже, конечно. И от всех этих бед не уйти в другие пространства, на любой грани Великого Кристалла будут свои беды и треволнения. Даже на самой последней странице нам дают понять, что зло до конца не изничтожено, вот вам еще одна версия главного злодея, он и тут будет заниматься своими делишками.
Про «Рыцарей Сорока островов» Сергея Лукьяненко часто говорят, что это деконструкция крапивинской прозы. Мол, автор сознательно взял книжки советского детства и показал, что в новой реальности они не состоятельны. Так вот, в «Корабликах…» то же самое проделал сам Владислав Крапивин. И сделал это гораздо жестче, у Сергея Лукьяненко хотя бы педофилов не было.
Про «Кораблики…» часто говорят, что в них много чернухи, что автор смакует все эти мерзости. Это поверхностное впечатление. Владислав Крапивин все-таки пишет про все это достаточно деликатно, старается какие-то вещи спрятать от читательского взора. Можно себе представить, что с таким материалом сделал бы другой писатель. И как бы мрачно ни было, какая беспросветность ни обрушивалась бы на героев, все равно есть место хотя бы лучику надежды. Да, про хэппи-энд можно смело забыть. Но автор припас для героев хотя бы возможность передышки. В конце концов, есть у Владислава Крапивина надежда на то, что есть же те люди, которые готовы встать на защиту обиженных и угнетенных, идти до конца в своих благих намерениях. Петр и Петька как раз таковы. И они тут не одни такие.
Важно понимать, что «Кораблики…» не про потерянный рай, нет в них тоски по прекрасному советскому прошлому, хотя это можно было бы ожидать от писателя, который сформировался как раз в советское время. Владислав Крапивин не идеализирует ушедшую страну (этому во многом и посвящен пролог). Он идеализирует детство, но это, извините, другое. В этом отношении автор последователен, он продуманно, точно, без сантиментов показывает, как из того прошлого и выросли все эти беды настоящего и будущего. Да, наступили страшные времена, но это не случилось на пустом месте.
Единственное, что не позволяет «Корабликам…» и вовсе свалиться в сиюминутную политоту и социальщину, заключается только в декорациях. Конечно, все это не у нас, пусть и про нас. Было бы, пожалуй, еще мрачней, если бы действие происходило бы в реальной Москве, или в Тюмени, или в Екатеринбурге начала девяностых. А так есть Старатополь (представьте какой-нибудь город в Центральной России) и Византийск (а это, конечно, Севастополь). И это все-таки выводит «Кораблики…» из категории книг, которые пишутся на злобу дня, пусть этой злобы тут больше, чем надо. И пишет Владислав Крапивин об этих своих выдуманных городах все-таки так, что хотелось бы посетить их. Не смотря ни на что. Погулять по улочкам, посидеть во всяких заведениях и, может быть, найти улицу из своего детства. И вот тут автор остается верен себе, это никакой мрачностью не испортишь.
Кстати, в этой книге Владислав Крапивин кое-что весьма точно предсказал (а футурологические прогнозы все-таки не по чего части, что бы там ни думали фанаты одной из самых известных повестей из этого же цикла «Гуси-гуси, га-га-га…») одну деталь нашего общего будущего. А именно: он предсказал, что «Властелина Колец» все-таки экранизируют, причем в виде высокотехнологичного высокобюджетного блокбастера.
Эта повесть вполне могла бы быть эпилогом не только к циклу «В глубине Великого Кристалла», но и ко всему творчеству Владислава Крапивина. К счастью, с 2001 года (именно им датирован «Синий Треугольник») он успел еще много чего написать, в том числе и свой самый знаменитый цикл дополнил. Но кто его знает, о чем думал писатель, когда работал над этой повестью. Возможно, и считал ее последней своей вещью. Потому и позволил себе не сдерживаться: отказался от внятного сюжета, пустился в воспоминания, совсем уж махнул рукой на то, что его аудиторией считаются, прежде всего, дети. Все-таки не стоит в детской книжке выводить в качестве персонажей призраков нерожденных, (читай, абортированных) детей. И не только: в наличии распитие спиртных напитков, допросы энкавэдэшников и др. «Синий Треугольник» можно прочитать и истолковать по-разному: кто-то увидит здесь описание загробной жизни, кто-то просто занятное сюрреалистическое путешествие, для кого-то он окажется притчей, кто-то скажет, что вот тут автор зашел на территорию «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста. Разумеется, кого-то эта вещь и разозлит. Но сложно просто отмахнуться от мысли, что перед нами по сути творческое завещание, тот самый текст, который многие писатели как-то не успевают написать.
Завязка тут странна, но в то же время проста. Главному герою (от его лица и ведется повествование) всегда снились поразительно достоверные сны про иные пространства. Однажды он умудрился вытащить из своего сна некое удивительное существо – Синий Треугольник. Он как бы не виден, он абсолютно не антропоморфен, его можно было бы назвать разумной многомерной конструкцией. Так Синий Треугольник и стал жить у героя, а потом герой взял да завязал своего фантастического постояльца в узел. Это что-то изменило в пространстве-времени, и вот уже герой едет в город своего детства, встречает там мальчишку по имени Ерошка, сталкивается со странным. Странного становится все больше и больше, у этого путешествия, кажется, не может быть конца. А может быть, это вовсе и не реальное путешествие, а долгий сон… Ага, знаем мы, что означает выражение «долгий сон». Знаем, знаем… И да, главным героем является как бы сам Владислав Крапивин. Или не как бы. В любом случае многочисленные воспоминания главного героя могут быть и воспоминаниями автора. И тогда получается вот такой вот мемуар, завернутый во вкусную фантастическую обертку.
Да, мы уже встречали этот сюжет: взрослый, порой уже старый, мужчина идет с мальчиком через бесконечные вариации миров, на пути они сталкиваются со всяческими испытаниями, но, в конце концов, оказывается, что это все-таки приключения не тела, а духа. Владислав Крапивин словно бы говорит: каждый настоящий писатель всю жизнь пишет одну книгу. А на этот раз он просто решил отбросить все лишнее. Остался только умудренный жизнью взрослый, ребенок, который порой умней его, но все равно нуждается в защите, бесконечность миров, сменяющих друг друга, словно листы старой огромной книги. Маленькие городки со своими уютным секретами, вечное лето, друзья детства, которых так давно не видел, но при встрече кажется, что всех этих лет и не было, невинные забавы, жуткие тайны прошлого, тоска по дому, тоска по людям, тоска по маме. Перед нами то ли концентрат текстов Крапивина, то ли конспект, то ли окончательная редакция.
При том какие порой мрачные темы поднимает Владислав Крапивин в этой своей повести, она все равно получилась светлой. Но свет ее неяркий, приглушенный. Автор хочет убежать в дивный мир воображения, мир, сотканный из мечт и надежд, мир, в котором все дорогие ему люди живы, даже погибший когда-то кот не погиб. По сути и сбегает, если отождествить автора и главного героя. Но при этом он не забывает и о том, что в мире происходит много плохого, не собирается он закрывать на это глаза. Хотя хочется, конечно, хочется. Но нельзя. И вот это вот «нельзя» делает «Синий Треугольник» (и не только его, на самом деле все книги Крапивина) той самой нравственной литературой, которая так необходима и детям, и взрослым.
Текст написан превосходно, при кажущемся сумбуре происходящего, некоторой его хаотичности тут нет ничего лишнего. Хитрый автор даже припасает для тех, кто хочет простых объяснений, эпизод с постройкой в Малогде (воображаемом городе детства главного героя) Института времени. Вот вам все описанное кажется странным, так вот вам и самое простое объяснение: все эти странности происходят именно из-за него, из-за этого самого Института времени. Но это, конечно, скучно. Поэтому и не хочется никаких объяснений. Порой они просто не нужны.
«Синий Треугольник» связывает с «Лоцманом» (эта повесть упоминается в «Синем Треугольнике» прямо и без всяких экивоков) и «Корабликами…» не только принадлежность к одному циклу и похожий сюжет, но еще и то, что это очевидным образом тоже психотерапевтический текст. Для автора, конечно. А для читателя – возможно. Как уже говорилось выше, в этом случае Владислав Крапивин, вообще, не считается с читателем. Пишет чисто для себя. Хотя, конечно, никто не исключает, что это сконструированный эффект, все-таки работает талантливый самобытный автор. А примиряется он со все теми же вещами: с болезнями, с непонятностью, со страхом, что прожил жизнь зря, с неизбывной тоской, с одиночеством. Многие поэтому и читают книги Владислава Крапивина, они же дают надежду, что где-то там, среди лугов и полей возвышается Город, Город, в котором можно быть счастливым, можно быть с кем-то, и никто ничего не потребует взамен. Мечте об этом столько веков, что не сосчитать. Вот только Владислав Крапивин говорит нам, в нашем мире этого Города нет. Увы! Хорошо хоть главный герой его нашел.
Удивительно, конечно, как многое отзывается во многом. Читаешь «Синий Треугольник» в 2025 году и понимаешь, что он неуловимо напоминает вовсе не другую книгу, а полнометражный анимационный фильм, вовсе не русский, а японский; а напоминает он «Мальчика и птицу» Хаяо Миядзаки. И там, и там мэтры позволили себе не сдерживаться и пошли в разнос. И там, и там авторы уходят с головой в мир детства. И там, и там во всех этих странствиях по волшебным пространствам есть привкус горечи. И там, и там… Вот только Махито Маки (главный герой «Мальчика и птицы») нашел в себе силы вернуться в свою исходную реальность, а Владислав Крапивин (главный герой «Синего Треугольника») не захотел этого делать. Наверное, это о чем-то да говорит, хотя бы на уровне аналогий.
облако тэгов
